Алфавит. В

[Makha]

На! Возьми!
Чем пахнет весна? Дерьмом, дождем, выползшей из под снега землей, бабками в болониевых плащах и рассадой в йогуртовых баночках – невесть чем она пахнет, если по честному, а ведь все-таки как хорошо от этой правды, как легко дышится, и как же хочется дышать. Этой весной я нарушила все правила – так вот запросто – взяла и плюнула на условности – как будто тузы из колоды вытянула, а остальное вышвырнула - попробуй, поиграй. В 14-00, я надела красное пальто и губы тоже красным накрасила, а потом минут 10 смотрела в зеркало, то веселая, то грустная – обезъянничала, конечно же, чтобы полюбить себя навсегда. В 14-10 (а 10 минут на любовь до гроба – это более чем достаточно), я достала большой белый пакет, положила в него двух динозавров с фломастерами, и одну собачку с постной, какой-то, по моему, даже заячьей мордой, ну и зонт, само собой засунула, а потом вышла на улицу – далеко - за весной и близко – на почту. Нет, сначала, я немного струсила - минут 5 себя не любила – и машины ехали, и брызгались отвратительно, а с неба капало и зонт ломался от ветра. Правда, я тебя не обманываю – честное слово, все так и было, а дальше… А дальше я вспомнила, что пальто у меня – красное, и губы красные, и нос, наверняка, тоже красный, потому что замерз. И если бы колода была полной, то я бы наверняка расстроилась – сжалась, и пакетик в угол поставила, и закурила бы, вероятно. Но у меня была весна, и 4 туза в кармане, и ломкий зонт. А поэтому я подумала, что барышня в красном с полным пакетом динозавров и еще одной очень отвратительной собачкой - это же, Господи, чудо какое-то. Самое настоящее чудо – так я и подумала, вдохнула весны, выдохнула зиму, и пошла ловить авто. И вот ты не поверишь мне, но первое же – а в моей спальной кишке это нонсенс – первое же – остановилось. Просто так. «Мне по пути». Чудо – это только на миг, на крохотную какую-то секундочку, у чуда нет телефонных номеров, двухкамерных холодильников и аппендицита, чудо не меняет лотки котам и не читает журнал «ГастрономЪ». До двери. До засаленной пенсионерами ручки. До «никогда больше не увидимся». До следующей весны.

Я бы проиграла на почте – там нельзя выиграть. Коробки, в два раза меньше моих динозавров, и женщина с грудным голосом, и все какие-то несчастливые – как будто части своих сургучных передач - «помни, что я про тебя помню, не забывай». Но я была в красном, с красным носом и динозаврами, и женщина с грудным голосом складывала мои посылки, а Несчастливые помогали заполнять бланк и охали, что я такая неэкономная и так завышаю цены на мезозой. Мы резали картон на квадратики, подпихивали их под плюшевые бока, и ругались на бесконечные бланки, и смеялись над чьей-то фамилией. Когда я уходила, они желали мне счастья, своими пластиковыми собесовкими ртами желали, и это самое нарядное что в них было – эти в рот не помещающиеся рты.

А дальше получился книжный. Ничего другого и не смогло бы получиться. Полки-столики-лестницы – мне нужно 2 любовных романа, 2 тома классики, новый Кинг и алфавит. Я купила 9 книг. Десятая была плохая, но с фотографией. Я не для себя ее покупала – в подарок.
- Вы так на нее похожи!
Она провезла книжкой по магнитному квадрату.
- Очень похожи! Только, конечно, моложе.
- И как вам она?
- Веселая девка! -она начала выбивать другие книги.

А потом я гуляла по бульварам. По Черноморскому, Чонгарскому и Симферопольскому. Змейкой. Змеей. Веселой девкой без башки. Сучкой в красном. И, конечно же, к маме пришла. Сучки всегда приходят к маме.
- Ма, я веселая? – спросила у нее я.
- Чудо мое глупое,- ответила мне она. – Что-нибудь за сегодня придумала?
- Про весну напишу, - ответила ей я.
- Кто же про весну не читал? – хмыкнула мама. – Разве про нее можно по-новому?
- Она будет как будто бы в руке.
- Тоже мне – роскошь, - мама еще раз хмыкнула и села на диван. – И как же это ты сделаешь? Как будто бы они весны не видели…
- Я напишу им – «на, возьми!»
- И этого будет достаточно?
- Не знаю. Но я, по крайней мере, попробую.
- Ты прямо так и начнешь?
- Да, я так и начну.
katechkina