Все в порядке... Во всяком случае, в конечном итоге все будет в полном порядке!
15:54
В метро - за смертью
Я ищу человека, спасшего мне жизнь. Я не знаю на каком он свете. Мы были
случайными попутчиками в питерском метро.
читать дальшеКанун выборов. Выходные. Тишина. Реклама неназойлива. Вот напротив стоит молодой
человек, скорее даже подросток и держит яркую «единороссовскую» газету.
Вычурность в том, что он разворачивает ее слишком явно «на публику»,
предвыборных газет нигде уже не раздают, поэтому таскающий с собой старый номер
и читающий ее в метро может быть только одним – передвижной, живой рекламой, к
которой неприменим закон. Читать все, что вздумается нам еще не запрещают. А вот
так навязчиво обрабатывать если не слух, то глаз в местах массового скопления –
подсовывая яркую партийную эмблему – вполне узаконенное нарушение закона. Но я
люблю совсем другое чтение. На моих коленках «Дело» с Самуилом Лурье. Его «Обострение
классовой борьбы» я не успеваю дочитать, потому что два массивных ботинка
останавливаются передо мной и на плохом, но понятном английском звучит «фак», «блек»
и прочее «вон из России».
Поднимаю глаза. Классический российский скинхед. Бритая голова, черная куртка,
ботинки и взгляд. Нехороший такой взгляд. Ровесник моего старшего сына. Его маме
должно быть, как и мне 42. Мы смотрели одни и те же фильмы, сдавали одинаковые
экзамены, ездили в пионерские лагеря и пели там про дружбу у костра, примерно в
одно время получали дипломы, выходили замуж и рожали своих первенцев. Теперь
наши дети подросли. Мой сын учится в Китае. Чтобы не стать мишенью для «наших
фашистов». Прицел в питерском метро 1 декабря вместо него свелся на мне. А я
люблю этот город. Я приезжаю к нему иногда без всякого повода. И говорю ему на
перроне всегда – здравствуй, и езжу бездумно в метро, не думая о том, что это
опасно. Хотя об опасности легитимизированного фашизма в стране, знаю, может быть
больше многих. Не только потому, что я – журналист. Не только потому, что видела,
как привозили из Москвы гроб с телом забитой скинхедами тувинской студентки.
Распухшая голова не помещалась в посмертное ложе, а тело с гуттаперчевой
готовностью складывалось, как у тряпичной куклы, потому что были переломаны все
кости. Первокурсница иняза успела только деликатно сообщить по телефону мужу
сестры – коренному, безукоризненно голубоглазому, светлокожему москвичу только
три слова: кажется, у меня проблемы… После этого телефон замолчал навсегда. Его
не забрали. Как и деньги. Отняли только жизнь.
Увидев дополнение к словам в виде разворачивающейся для удара ноги, я вскочила,
и, намотав на руку массивный и дорогущий черт, фотоаппарат (общественное
имущество, выданное мне со скрипом, лишь потому, что я должна была
сфотографировать духовного лидера буддистов Его Святейшество Далай-ламу в Индии)
предостерегла: «Только попробуй, негодяй». Русская речь от «фак, блек»
затормозила умственную деятельность решительного юноши, но ненависти не
поубавила. Он включил другой режим, в котором впрочем, был тот же скудный
лексикон. «Россия – для русских! Зиг Хайль!». Он еще поупражнялся в попытках
лягнуть меня ногой, но на «Черной речке» вдруг вышел. Его последние экзерсисы в
виде выставленного среднего пальца и матов я попыталась снять на аппарат, но он
вместе с напарником трусливо стал скрывать лицо.
Колонку Лурье я так и не дочитала. Потому что на следующей станции в вагон
ввалились уже 8 или 9 фашистов, и я услышала тот же трусливый голос: «Вот она!»
Ребенок моей ровесницы указывал на меня. Он успел пересесть в соседний вагон и
доложить по телефону обстановку и намеченных жертв. Зондеркоманда прибыла быстро,
вероятнее всего, ожидая звонка в соседних вагонах. Там ничего интересного не
было. Лупить пенсионеров со славянским лицом – команда еще не родилась, но когда
перебьют всех, кто «не наши» очередь дойдет и до них. Потому что «отстой»,
потому что беззащитны, потому что просто мозолят глаза и бабушка в детстве
нотациями «доставала». В память о ней и будут лупить. Все как в знаменитой
абсурдистской пьесе «Носорог». Ненависть как цунами, раз рожденная не
остановится на пол-пути, пока не слизнет все, что окажется в радиусе ее запала.
Кстати, Россию чаще стали называть Абсурдистаном. Одно из слэнговых словечек
нового времени.
Не хочу описывать, как сжимается в комочек, в эмбрион тот, кого наметили убить.
Как мой сосед, оказавшийся с не очень русским лицом, вместо меня, успевшей
выскользнуть из живого клубка ненависти с криком – помогите, не стойте,
пожалуйста, вызовите милицию, пожалуйста спасите нас, нажмите стоп-кран,
остановите – стал мишенью дружных ударов двадцати ног. Я разглядела его «неправильное»
лицо только потом, на фотографиях, которые успела сделать, пока препиралась с
первым фашистом - разведчиком. Сосед попал профилем во все снимки. Я не знаю,
жив ли он. Куда они выволокли его избитое тело, на глазах у молчавшего и
отводившего глаза вагона. Его пинали на протяжении всего перегона между двумя
станциями. Эти пять или сколько их там минут, мне казались бесконечными, как в «Списке
Шиндлера». Вы помните дерьмо, в которое погрузился ребенок, цеплявшийся за жизнь?
Я была в этом дерьме. Оно переполняло вагон. И мне тоже было нечем дышать. Ни
одна из симпатичных молодых женщин, с хорошими интеллигентными лицами, мужчин, с
крепкими руками и плечами, никто из этого множества взиравших на расправу не
ответил на просьбу нажать всего на две кнопки телефона. «02»
Меня спас не только сосед – то ли живой сейчас, то ли убитый на месте.
Ввинтившись за чью-то спину, я видела одного из фашистов, сторожившего дверь. Он
легко было бы меня обнаружил, если бы человек стоявший передо мной – и слышавший
шепот – спасите меня, пожалуйста, не выдавайте – сдвинулся хотя бы на сантиметр.
Человек простоял до конца «ветки», пока вагон совсем не обезлюдел. Он ничего не
сказал мне. Просто стоял и прикрывал спиной. Хотя мог и отойти, как делали все,
к кому я бросалась за помощью. Ты прячешься, а ряды, вместо того, чтобы
сомкнуться, расступаются и эта убийственная «вежливость», когда с тобою никто не
желает соприкасаться и спасительные стенки разваливаются на глазах при твоем
приближении – самое страшное открытие, из тех, что я обнаружила в поведении
человека разумного. В питерском метро. Среди белого дня. В день, не объявленный
началом войны с инородцами.
Я не хочу вспоминать про милиционера с «Проспекта Просвещения», как бы не
понимавшего значения слова «фашист» и позвонившего в линейное отделение на «Черную
речку» только после того, как он ознакомился с двумя моими удостоверениями:
международной карточкой журналиста и служебной, с гербом России и записью о
месте работы с волшебным словом «Правительство». Никакого заявления он, понятное
дело, принимать не мечтал. «Ничего не было». И я, украшенная следами рифленых
ботинок на брюках и пальто перед ним была миражом.
«А вы не плачьте. Я всех их заснял. Это американцы специально дают деньги и
заставляют молодежь так поступать» - сказал вдруг мужчина, вышедший следом за
мной из вагона. «Если вы журналист, обязательно напишите про это». Мне
показалось, что он, напротив, если и снимал все, то как контролер. Чтобы потом
обсудить с “ребятами” проколы, “проработать” их.
Я ищу человека, спасшего мне жизнь – моего случайного соседа в вагоне метро,
пытавшегося заступиться за женщину, несмотря на свое «конфликтогенное» южное
происхождение. Я благодарна незнакомому питерцу, так же молча спасшему меня от
расправы. Еще было радостно, от того, что люди, с которыми я дружу, оказались
настоящими. Хотя, чтобы убедиться в этом, наверное, не обязательно садиться в
вагон петербургского метро на линии «Черная речка» - «Проспект Просвещения» в
день, когда фашистам разрешается проводить свой трусливый санчас.
Саяна.
Отсюда
случайными попутчиками в питерском метро.
читать дальшеКанун выборов. Выходные. Тишина. Реклама неназойлива. Вот напротив стоит молодой
человек, скорее даже подросток и держит яркую «единороссовскую» газету.
Вычурность в том, что он разворачивает ее слишком явно «на публику»,
предвыборных газет нигде уже не раздают, поэтому таскающий с собой старый номер
и читающий ее в метро может быть только одним – передвижной, живой рекламой, к
которой неприменим закон. Читать все, что вздумается нам еще не запрещают. А вот
так навязчиво обрабатывать если не слух, то глаз в местах массового скопления –
подсовывая яркую партийную эмблему – вполне узаконенное нарушение закона. Но я
люблю совсем другое чтение. На моих коленках «Дело» с Самуилом Лурье. Его «Обострение
классовой борьбы» я не успеваю дочитать, потому что два массивных ботинка
останавливаются передо мной и на плохом, но понятном английском звучит «фак», «блек»
и прочее «вон из России».
Поднимаю глаза. Классический российский скинхед. Бритая голова, черная куртка,
ботинки и взгляд. Нехороший такой взгляд. Ровесник моего старшего сына. Его маме
должно быть, как и мне 42. Мы смотрели одни и те же фильмы, сдавали одинаковые
экзамены, ездили в пионерские лагеря и пели там про дружбу у костра, примерно в
одно время получали дипломы, выходили замуж и рожали своих первенцев. Теперь
наши дети подросли. Мой сын учится в Китае. Чтобы не стать мишенью для «наших
фашистов». Прицел в питерском метро 1 декабря вместо него свелся на мне. А я
люблю этот город. Я приезжаю к нему иногда без всякого повода. И говорю ему на
перроне всегда – здравствуй, и езжу бездумно в метро, не думая о том, что это
опасно. Хотя об опасности легитимизированного фашизма в стране, знаю, может быть
больше многих. Не только потому, что я – журналист. Не только потому, что видела,
как привозили из Москвы гроб с телом забитой скинхедами тувинской студентки.
Распухшая голова не помещалась в посмертное ложе, а тело с гуттаперчевой
готовностью складывалось, как у тряпичной куклы, потому что были переломаны все
кости. Первокурсница иняза успела только деликатно сообщить по телефону мужу
сестры – коренному, безукоризненно голубоглазому, светлокожему москвичу только
три слова: кажется, у меня проблемы… После этого телефон замолчал навсегда. Его
не забрали. Как и деньги. Отняли только жизнь.
Увидев дополнение к словам в виде разворачивающейся для удара ноги, я вскочила,
и, намотав на руку массивный и дорогущий черт, фотоаппарат (общественное
имущество, выданное мне со скрипом, лишь потому, что я должна была
сфотографировать духовного лидера буддистов Его Святейшество Далай-ламу в Индии)
предостерегла: «Только попробуй, негодяй». Русская речь от «фак, блек»
затормозила умственную деятельность решительного юноши, но ненависти не
поубавила. Он включил другой режим, в котором впрочем, был тот же скудный
лексикон. «Россия – для русских! Зиг Хайль!». Он еще поупражнялся в попытках
лягнуть меня ногой, но на «Черной речке» вдруг вышел. Его последние экзерсисы в
виде выставленного среднего пальца и матов я попыталась снять на аппарат, но он
вместе с напарником трусливо стал скрывать лицо.
Колонку Лурье я так и не дочитала. Потому что на следующей станции в вагон
ввалились уже 8 или 9 фашистов, и я услышала тот же трусливый голос: «Вот она!»
Ребенок моей ровесницы указывал на меня. Он успел пересесть в соседний вагон и
доложить по телефону обстановку и намеченных жертв. Зондеркоманда прибыла быстро,
вероятнее всего, ожидая звонка в соседних вагонах. Там ничего интересного не
было. Лупить пенсионеров со славянским лицом – команда еще не родилась, но когда
перебьют всех, кто «не наши» очередь дойдет и до них. Потому что «отстой»,
потому что беззащитны, потому что просто мозолят глаза и бабушка в детстве
нотациями «доставала». В память о ней и будут лупить. Все как в знаменитой
абсурдистской пьесе «Носорог». Ненависть как цунами, раз рожденная не
остановится на пол-пути, пока не слизнет все, что окажется в радиусе ее запала.
Кстати, Россию чаще стали называть Абсурдистаном. Одно из слэнговых словечек
нового времени.
Не хочу описывать, как сжимается в комочек, в эмбрион тот, кого наметили убить.
Как мой сосед, оказавшийся с не очень русским лицом, вместо меня, успевшей
выскользнуть из живого клубка ненависти с криком – помогите, не стойте,
пожалуйста, вызовите милицию, пожалуйста спасите нас, нажмите стоп-кран,
остановите – стал мишенью дружных ударов двадцати ног. Я разглядела его «неправильное»
лицо только потом, на фотографиях, которые успела сделать, пока препиралась с
первым фашистом - разведчиком. Сосед попал профилем во все снимки. Я не знаю,
жив ли он. Куда они выволокли его избитое тело, на глазах у молчавшего и
отводившего глаза вагона. Его пинали на протяжении всего перегона между двумя
станциями. Эти пять или сколько их там минут, мне казались бесконечными, как в «Списке
Шиндлера». Вы помните дерьмо, в которое погрузился ребенок, цеплявшийся за жизнь?
Я была в этом дерьме. Оно переполняло вагон. И мне тоже было нечем дышать. Ни
одна из симпатичных молодых женщин, с хорошими интеллигентными лицами, мужчин, с
крепкими руками и плечами, никто из этого множества взиравших на расправу не
ответил на просьбу нажать всего на две кнопки телефона. «02»
Меня спас не только сосед – то ли живой сейчас, то ли убитый на месте.
Ввинтившись за чью-то спину, я видела одного из фашистов, сторожившего дверь. Он
легко было бы меня обнаружил, если бы человек стоявший передо мной – и слышавший
шепот – спасите меня, пожалуйста, не выдавайте – сдвинулся хотя бы на сантиметр.
Человек простоял до конца «ветки», пока вагон совсем не обезлюдел. Он ничего не
сказал мне. Просто стоял и прикрывал спиной. Хотя мог и отойти, как делали все,
к кому я бросалась за помощью. Ты прячешься, а ряды, вместо того, чтобы
сомкнуться, расступаются и эта убийственная «вежливость», когда с тобою никто не
желает соприкасаться и спасительные стенки разваливаются на глазах при твоем
приближении – самое страшное открытие, из тех, что я обнаружила в поведении
человека разумного. В питерском метро. Среди белого дня. В день, не объявленный
началом войны с инородцами.
Я не хочу вспоминать про милиционера с «Проспекта Просвещения», как бы не
понимавшего значения слова «фашист» и позвонившего в линейное отделение на «Черную
речку» только после того, как он ознакомился с двумя моими удостоверениями:
международной карточкой журналиста и служебной, с гербом России и записью о
месте работы с волшебным словом «Правительство». Никакого заявления он, понятное
дело, принимать не мечтал. «Ничего не было». И я, украшенная следами рифленых
ботинок на брюках и пальто перед ним была миражом.
«А вы не плачьте. Я всех их заснял. Это американцы специально дают деньги и
заставляют молодежь так поступать» - сказал вдруг мужчина, вышедший следом за
мной из вагона. «Если вы журналист, обязательно напишите про это». Мне
показалось, что он, напротив, если и снимал все, то как контролер. Чтобы потом
обсудить с “ребятами” проколы, “проработать” их.
Я ищу человека, спасшего мне жизнь – моего случайного соседа в вагоне метро,
пытавшегося заступиться за женщину, несмотря на свое «конфликтогенное» южное
происхождение. Я благодарна незнакомому питерцу, так же молча спасшему меня от
расправы. Еще было радостно, от того, что люди, с которыми я дружу, оказались
настоящими. Хотя, чтобы убедиться в этом, наверное, не обязательно садиться в
вагон петербургского метро на линии «Черная речка» - «Проспект Просвещения» в
день, когда фашистам разрешается проводить свой трусливый санчас.
Саяна.
Отсюда
03.12.2007 в 16:12
03.12.2007 в 16:17
03.12.2007 в 16:17
Скажи больше, сами эти ребята далеко не в духе, что в их рядах есть подобные твари, даже более того они пытаются их выдворить, но не получается, потомучто таких уёбков доминирующее количество.
03.12.2007 в 17:40
всё же у меня на глазах не раз заступались за людей...
03.12.2007 в 17:45
03.12.2007 в 17:58
дядькаГСС В свое время миф о скинхедах, как об отбросах общества развеял мне один смешной парень... У нас, в Минске, на Филе... прочитавший не меньше книг, чем любой из ролевого движения... Даже в том подпитом состоянии изъясняющийся интеллигентно и без мата.... Мы с ним с минут сорок обсуждали творчество Лукъяненко... А потом он ушел в свою компанию, обниматься с такими же пьяными и бритыми людьми, в свою субкультуру, сменив одним махом и речь и отношение к жизни....
03.12.2007 в 18:00
не понимаю!
03.12.2007 в 18:11
Эрени Корали эт уже человеческая сучья природа и отсутствие хоть какого то контроля вообще, не говоря о маральных принцыпах и т.д. )
03.12.2007 в 18:40
Недавно совсем моего сына в метро, у нас в Минске, пьяный мужик ударил кулаков в лицо... Мое состояние не буду описывать не буду - разорвала бы как Тузик грелку. Прокляну этого козла. Никогда такого не делала, а тут прокляну. Заяву в ментовке приняли, все записали, даже скорую вызвали... Суть не в том... в вагоне никто не встал на его защиту.... НИКТО!!! Это сразило и его и меня... ибо на моей и на его совести не один пример помощи совершенно незнакомым людям в городе...
03.12.2007 в 20:05
AFINA2019 ...
03.12.2007 в 22:09